Траурное. Праката

Когда-то в ЖЖ не одну меня поразил и покорил мою душу котик по имени Турецкий.
Я в него влюбилась.
О нём и от его лица писал его хозяин, “Тятя” Aspida.
Aspida так точно проникся психологией своего усатого-полосатого друга, что и сам стал немного котом, это позволило уловить верную интонацию и записывать монологи Турецкого с невероятной точностью.

Вот пара этих монологов. ( Read more... )

БЕЗ РУБРИКИ. О купцах, дилерах и прочих

Когда я жила в Сумгаите, в нашем дворе жил дилер.
Тогда ещё этого слова в словаре советских людей не было, просто все знали, что он торгует анашой.

Конечно, и он был промежуточным звеном, настоящих хозяев не знал никто, кроме, думаю, милиции и "уважаемых людей", начальства. Скорее всего, он и сам своих хозяев не знал.
И вполне может быть, что ими было то самое начальство в союзе с милицией.
Дилер этот не работал, но ему никто претензий не предъявлял - и это в годы, когда Бродского судили за тунеядство. Был он красивый мужик, лощёный, фатоватый, на свет божий выползал к вечеру, то есть, вёл жизнь, противоречащую общему социалистическому настрою страны и ритму города-"флагмана большой химии", населённого исключительно трудящимся народом.

Сам он, разумеется, на "точках" не стоял, у него был целый штат мальчишек-подростков, у которых можно было приобрести две "мастырки", анашу на зарядку двух папирос, завёрнутые в коричневую крафтовую бумагу, как конфеты "трюфели".
Стоил такой "трюфель" пятьдесят копеек.

Я знала две такие точки - рядом с нашим домом, на заборе школьного стадиона каждый вечер сидел пацан Сёмка, а по улице Пушкина, "гулял" взад-вперёд ещё один парень, с которым я знакома не была.
Пикантность ситуации заключалась в том, что шатался он возле городского отдела "конторы".

Сёмка был несчастный мальчишка из семьи пьяниц. По нему была видна история его жизни: тощий, плохо мытый, плохо одетый, бледный, взъерошенный. Дома его, явно, колотили - на лице были видны мелкие шрамы. При этом он был неплохим мальчишкой, как это ни странно - незлым, по-своему порядочным.
Конечно, странно, что я, девочка из хорошей семьи, отличница, комсомолка, спортсменка (всё по сценарию!) общалась с таким "отребьем", как его называли более брезгливые и высокомерные мои знакомые, но мне было его жалко, а кроме того, я знала, каково это - быть не до конца сытой и плохо одетой. Я знала, что такое унижение бедности. Просто я нашла другой путь вылезти из нищеты, а ему никто этот путь не подсказал, сам он его найти не умел, потому что какой же может быть интеллект у человека, рождённого алкоголиками?

Их в компании было трое ребят, Сёмка младший, ему было всего лет четырнадцать-пятнадцать.
Имён остальных я не помню, к моему стыду. Когда самый старший уходил в армию, он пришёл ко мне и спросил, нельзя ли будет писать мне письма - у него не было девушки, потому что все мы были тогда ужасными сопляками: я в девятом классе училась, он был, следовательно, двумя годами старше, - но в народе жила легенда, что это так полагается, чтобы солдат писал письма девушке, а она бы ему отвечала.
Конечно, я ему разрешила, мы обменялись несколькими письмами (они пропали, как и весь мой архив, в недрах Пулковской таможни), потом он писать перестал - то ли понял, что мы птицы разного полёта, то ли нашёл себе настоящую девушку.

С просьбой этой он пришёл ко мне один: Сёмка тогда уже отбывал срок в колонии.
Мы все ходили на суд. Он сидел на скамье подсудимых в компании ещё нескольких подростков - маленький, тощий, зелёный от тоски и страха перед будущим, отчаявшийся.
Взяли его и его подельников с "товаром" в один день, видимо, кто-то "стукнул" милиции.
Я возвращалась с тренировки, но не смогла войти в свой двор - всё было оцеплено, бегали милиционеры, свистели, кто-то кричал, это тянулось не меньше часа.

Взяли и дилера. Когда его вели к милицейскому "газику", он шёл совершенно спокойно, в зубах сигарета, вид наглый до омерзения.
Из окна квартиры, где он жил, его сожительница кричала вслед процессии что-то нецензурное на азербайджанском, в окне мелькало её злое лицо.
Недели через три он вернулся домой.

Мальчишки так и сгинули. Не знаю я, что было с Сёмкой после колонии: я окончила школу, уехала в Москву, стала бывать в Сумгаите наездами, всё изменилось.

Но я до сих пор знаю, как "замастырить" папиросу - это при том, что в жизни не сделала ни одной затяжки даже чистым табаком, - и как нужно было покупать "план" возле отдела КГБ: нужно было приготовить полтинник в левой руке и идти навстречу продавцу. Поравнявшись с ним, следовало столкнуться с ним руками - ваш полтинник переходил к нему, а у вас в руках оказывался "трюфель".

Один такой "трюфель" долго лежал у меня в тумбочке - пацаны подарили мне в знак уважения как "клёвой девчонке".
Я уже и не помню, куда он делся.

Я к чему это пишу?
К тому, что, пусть даже дилер попадёт в руки правосудия, настоящие хозяева "товара" всё равно останутся за кадром.

---

ОГЛАВЛЕНИЕ. БЕЗ РУБРИКИ