leon_orr: glaz (Default)


Взлетает волна, грохочет волна,
злая пена на ней.
Кривится Луна, день выпит до дна —
океан безудержных дней.

Глаза выест соль,
привычная боль
страданий не принесёт.
Колотит волна, сбивает волна,
уже невозможен полёт.

Там скалы вдали чернеют гурьбой,
волна несёт тебя к ним.
Выпиты дни, проигран бой,
но умерший непобедим!

Доверься волне — пускай несёт
на скал зубастый оскал.
Всё равно уже невозможен полёт,
уже не избегнуть скал.

22 апреля 2025 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Вот подоконник, вот окно.
На нём цветы давным-давно
сидят в расписанном горшке
от непогоды лишь в вершке.

Цветы рифмуются с погодой,
что не меняется полгода —
лишь снег, да ветер на трубе
играет самому себе.

Цветам его совсем не жалко.
Их куст поддерживает палка.
Ту палку ни за что на свете
отнять у них не сможет ветер,

поскольку верное окно
всегда с цветами заодно.
Они глазеют по полгода
на надоевшую погоду,
а ветер воет, ветер плачет,
но это ничего не значит.

17 ноября 2024 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Южной зимой
на фоне серого неба
голые ветви деревьев
тоже окрашены серым.
День неподвижен,
безветрен, беззвучен,
бесцветен.
Спелой хурмы
сердца пламенеют на сером.

19 октября 2024 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Медленно шевелит жабрами спящая рыба.
Медленно с горы скатывается — с грохотом — глыба.
Медленно, со скрежетом, движется век.
Медленно человеком становится человек.

Медлит, никак не отпустит дубину —
хлеб ли сеет, выкармливает ли скотину.

Глыбу скатившуюся превращает в железо.
Железо человеку очень полезно:
вот, например, нож эффективней дубины:
можно в тело врага впихнуть его до половины —
и всё, нет врага, можно и дальше сеять,
пиво варить, чтоб тоску развеять
по ножу, что уволок уползший враг.

И тогда человек поднимает флаг
и, пылая праведным гневом,
договаривается с небом,
что вот сейчас пойдёт — ножик свой у врага отберёт!

И верит, что небо его слышит.
Ненуачо? Оно живое — дышит: то греет, то поливает,
то ураган насылает. В общем жизнь освежает.

И идёт человек — полощется флаг.
А навстречу ему подлечившийся враг.
И тоже, представьте себе, размахивает флагом,
и толпа с ножами под этим флагом,
и все норовят ножи воткнуть
в обиженного человека — прямо в грудь!

Нет, но что же это делается?!
На кого и на что человеку надеяться,
если даже небо его обмануло?
И тогда придумывает человек дуло,
из которого вылетит не птичка — пуля —
вот тогда враг получит дулю
вместо флага и жизни…

И рыдают женщины на очередной тризне.
Потому что враг показал человеку дулю -
нет, не грушу на украинском, а такую же пулю.

3 октября 2024 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Были-жили, любили, шалили, росли, выпивали, письма писали, шли на работу, проявляли заботу, на всё забивали, любимых своих забывали, ночами не спали в мечтах о море, делали ремонт, причиняли горе, сердце болело, зима белела, думали: «А нам-то какое дело?»
Суетились, спешили, слабели душа и тело…
Ничего не сделали.
А жизнь пролетела.

28 июня 2024 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Она повернулась спиной к очередному взрыву, к взметнувшейся к небу и в стороны разорванной плоти пустыни, к грохоту, удушающей гари — и побежала.

Бежала она на удивление легко — сказались последние несколько месяцев бескормицы и потери веса, странно только, что она не обессилела на первых же десятках метров пути, бежала и бежала.
Тело вспомнило спортивную юность, ноги легко касались тропы, руки работали, грудь дышала, ветер летел навстречу и нёс с собой запах воды, который становился всё сильнее, чем дальше убегала она от стрельбы, взрывов, воплей, пожарищ и бесчисленных дымов, постепенно уходящих за горизонт, как уходит грозовая туча, отстрелявшись и излившись.

Горизонт, к которому бежала она, оставался светел и тих, всё сильнее чувствовалась близость большой воды, и она бежала, стремилась к ней, потому что нуждалась в успокоении, которое надеялась найти в большой воде.

Вскоре пространство словно бы расступилось, открыло песчаный пляж, тянувшийся на километры и километры — хоть вправо посмотри, хоть влево.
Очень светлый песок всех оттенков белого, молочного, почти бесцветного бежевого сменил грязно-охровую глину пустыни, от чего берег выглядел чистым, девственно нетронутым.

Она даже не удивилась лодке, лежавшей у самой кромки воды, и даже не подумала о том, что совершает кражу, когда влезла в лодку и взялась за вёсла.
Она знала, что большая вода поможет ей, спасёт — тем или иным образом.
Большая вода решила спасти её так? Что ж, она приняла эту милость с благодарностью.

Лодка была лёгкой, хорошо слушалась вёсел, и вскоре берег стал всего лишь тёмной полоской, за которой самым непостижимым образом скрылось всё то многомерное безумие, от которого ей удалось убежать.

Она оставила вёсла, легла на дно лодки и стала смотреть в небо.
Солнца пряталось за высокой облачностью, не слепило глаза, но день при этом не казался пасмурным, был просто очень тихим и светлым. Стоял абсолютный штиль, не шевелились ни воздух, ни вода. Небо отражалось в неподвижной поверхности воды, вода не бликовала, не пускала солнечные зайчики, но тоже светилась спокойным рассеянным сиянием, совершенно сливаясь с небом, образуя с ним как бы светящийся полый шар, внутри которого лодка скользила бесшумно по этой светящейся воде, под светящимся небом.

Лодку, видимо, несло какое-то глубинное течение, никак не сказывавшееся на поверхности, поэтому и скользила она плавно и бесшумно — или это сознание, оглушённое грохотом войны и долгим бегом, отказывалось улавливать звуки?

Она лежала на дне лодки внутри светового шара, она тонула в этом свете, в этой тишине, в этом покое.
Они уносили её всё дальше, всё ближе к удалявшемуся светлому горизонту, вставали завесой между ней и прошлым.
Очертания лодки размывались, становились менее чёткими, и в какой-то неуловимый момент неяркий спокойный рассеянный свет полностью поглотил и лодку, и лежащую на её дне беглянку, желавшую только одного — кануть.

Остались только неподвижная вода, неподвижный воздух, их слияние, их рассеянный свет.

7 июня 2024 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Мы пришли в таверну большой шумной компанией, сдвинули столы и расселись в ожидании официантки.
После трёх часов на пляже приятно было оказаться в затемнённой прохладе таверны, где пахло кофе, свежим хлебом и жареным мясом.

Подошла официантка, мы стали заказывать сыр, вино, минеральную воду, маслины, жареную рыбу, креветок — весь тот набор южных закусок, который я так люблю за его необременительность.

Сделав заказ, мы огляделись и увидели, что за небольшим столиком сидит женщина с гитарой. Длинным тонкими смуглыми пальцами, унизанными серебряными кольцами, она перебирала струны и то смотрела на гитару, то поднимала голову и устремляла взгляд куда-то над головами других посетителей.

Увидев её, я уже не могла отвести от неё взгляда — такой необычной она мне показалась.
Она, явно, была высока и тонка, но горбилась над гитарой.
Когда она поднимала голову, было видно её лицо — худое, с выступающим костяком и запавшими глазами, какие бывают у давно и безнадёжно больных людей.
Очень тёмные даже на вид жёсткие волосы она собрала на затылке, но несколько прядей выбились и падали на её обнажённые худые плечи.

Какое-то время она перебирала струны молча, а потом вдруг не то запела, не то заговорила речитативом — высоким рыдающим голосом, каким сопровождают танец фламенко в таблао — мы как раз буквально пару дней назад побывали в одном таком театре, и я всё ещё находилась под впечатлением от танца, музыки, голосов, от всей атмосферы напряжённой чувственности, которой они были пронизаны.

Я не так хорошо знаю испанский, чтобы понять, что кричала-декламировала гитаристка, но мне перевели — приблизительно, конечно, однако достаточно точно, чтобы я поняла смысл этой песни-плача.

- Он разбил мне сердце.
Вот оно — лежит в золотой пыли у моих ног,
бедное, не нужное ему, но как же мне жить без сердца?
Как мне жить без него?

- Кто это? - спросила я у официантки, когда она принесла мне салат.
- Да приходит сюда, - равнодушно ответила девушка, - хозяйка разрешает ей играть и петь: это нравится посетителям.
- Может быть, вы знаете, чьи это стихи?
- Хозяйка говорит, что она сама их сочиняет, а мне кажется, что она не сочиняет, а рассказывает о своей жизни. Она, вроде бы, очень одинока, вот и ходит по тавернам, ведь нужно же человеку почувствовать, что его хоть кто-то видит и знает.

Меня удивило такое философское понимание людей у молоденькой девушки, а та, смутившись вдруг, отошла к другим — кто-то попросил у неё принести воду.


- Сердце моё разбитое лежит в пыли.
Трепещут его осколки, не хотят умирать,
не хотят останавливаться.
Я бессильно наклоняюсь, я протягиваю бессильные руки,
я беру бессильные осколки моего разбитого сердца,
я несу их в горсти, - шёпотом кричала женщина с гитарой, а моё сердце то сжималось в такт с её ударами по струнам, то начинало биться учащённо, так что становилось трудно дышать.

Нужно ли дать ей денег? Уличные музыканты обычно ставят рядом с собой футляры от инструментов, куда слушатели и бросают свои монеты, но женщина не сделала этого, и на столике, за которым она сидела, стоял только большой стакан с апельсиновым соком.

Всё было очень странно, как-то излишне драматично, но мне показалось, что только я так реагирую на эту балладу. Мои друзья спокойно ели и пили, болтали, смеялись, иногда обращались ко мне, и я то и дело отвечала невпопад, но это никого не смущало, по-моему, они и не замечали моего волнения.

Певица смолкла, напряжение немного отпустило меня, и на смену ему пришли будничные практические мысли: скоро станет очень жарко, а я хотела обязательно зайти на рынок за свежими овощами и фруктами.
Извинившись перед компанией, я вышла из таверны и через несколько минут уже ходила между прилавками небольшого базарчика.

Пышная молодуха скрутила из газеты большой кулёк и заполнила его крупными, почти чёрными вишнями. Оранжевые абрикосы просто умоляли разодрать их пушистые ягодицы — косточки я не выбрасывала, я их потом разобью камнем на мраморном подоконнике моей комнаты, и они заменят мне миндаль — я люблю орехи, должно быть, я произошла от белки.

Таких тугих и пылающих помидоров я не видела уже давно, а козий сыр источал такой аромат, что невозможно было пройти мимо.

Сумка моя наполнялась и тяжелела, а в голове крутилось:

Я иду, я медленно и бессильно переступаю,
я тону в золотом мареве закатного солнца,
а осколки моего разбитого сердца
холодят мне руки и трепещут в тоске.

Я наелась в таверне, я не была голодна, но не обгрызть хрустящую горбушку золотистого, упоительно пахнущего батона я не могла — эта детская привычка не оставляла меня всю жизнь, да здравствуют детские привычки, делающие более лёгкой каменную тяжесть лет. Хотя бы не такой давящей.

Годы пролетят над моей головой,
они засыплют меня пеплом сгоревшего времени,
они выбелят мои волосы,
сомнут кожу, обесцветят глаза…

Не все частицы своего разбитого сердца удалось мне собрать, остались в моём сердце трещинки и щербины, никогда уже не стать ему целым, никогда уже не быть мне цельным человеком, потому что мешают эти трещины и щербины чувствовать полно и до конца всё то, что полагается чувствовать сохранному сердцу.

Он разбил мне сердце, я его собрала, но что же делать, если мельчайшие его частицы поглотила золотая пыль, по которой прошли чужие ноги и втоптали их в эту пыль!
Я собрала своё сердце, я живу, сердце бьётся.
Но зачем, зачем, почему он разбил мне сердце?!

22 апреля 2024 года

Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Пасмурно за окном, хоть и обещали солнце.
Где же все краски — ведь обещали весну?!
Тишину обещали, но гудят и гудят самолёты.
Я себе обещала не беспокоиться, но никак не усну.

Я обещала быть хорошей, но что это значит?
Стараюсь понять, но всё никак не пойму.
Дойти бы во всём до самой глубокой сути —
неужели же это мне не по уму?

Птиц не слышно, зато слышны самолёты.
Как сверкают их крылья, как моторы у них мощны!
Я себя не слышу, не слышу ни чувств, ни мыслей.
Гудят и гудят самолёты — отлично слышны.

Ветер слышен — сбивает с деревьев листья.
Где весна? Где яркий природы наряд?
Словно листья, сбиты с орбиты мысли.
Самолёты в небе кружат, гудят и гудят.

19 марта 2024 года
Израиль.
leon_orr: glaz (Default)


О Ренате Мухе

Слон летит на парашюте.
Он взаправду или шутит?



Однажды знакомая позвала меня в книжный магазин «Алфавит» ( название условно, настоящее я просто уже не помню) на встречу с Ренатой Мухой.

Имя это мне в те поры ничего не говорило, а когда знакомая сказала, что Рената пишет чудесные стихи для детей, я и вовсе решила, что мне это не надо: мои дети выросли, а внуков пока не предвиделось.

Да и времени свободного у меня тогда не было совсем, потому что я и сама тогда гордо владела книжно-музыкальным магазином, а это означает, что была занята двадцать пять часов в сутки восемь дней в неделю, двадцать четыре месяца в году.
Не пошла я тогда на вечер Ренаты Мухи…

Через несколько лет, когда и бизнес мой, и магазин «Алфавит» канули в Лету, а времени стало — хоть отбавляй, начала я посещать лито «Среда обетованная».
Надолго я и там не задержалась, потому что не каждую среду человек испытывает непреодолимое желание ехать в Беэр-Шеву: то погода не та, то голова не мыта, то лень из домашнего платья вылезать, то хандра замучала.

Перестала я ездить в «Среду обетованную», а ведь лито дружило с Ренатой Мухой — и опять, получается, наши пути разошлись, я же, как всякий недомыслящий человек, оказалась сама кузнецом своего несчастья.
Потому что 24 августа 2009 года Ренаты Мухи не стало.

К этому времени я уже прекрасно понимала, с кем не удосужилась встретиться, хотя судьба дважды предлагала мне хорошие возможности.
Я уже читала немало стихов Ренаты и восторгалась, и завидовала, и жалела-жалела-жалела, что сама не умею так писать.
Но ещё пуще я жалела, что не встретилась с таким ярким, таким одарённым человеком, каких редко встречаешь на своём пути.
А теперь уже ничего не исправить.

Разумеется, нет никаких причин считать, что знакомство со мной стало бы для Ренаты Мухи значимым фактом биографии, но зато я точно знаю, что наше НЕзнакомство стало печальным фактом биографии моей: обидно зевать и пропускать мимо то, что может сделать жизнь богаче и красочней, что можно было бы с нежностью вспоминать на склоне лет, сидя у камелька и перебирая чётки прошедших дней.

* * *

Рената Григорьевна Муха родилась 31 января 1933 года в Одессе… но не совсем.
Как она сама о себе сказала однажды, что рождаться-то она начала в Одессе, но вот закончила это дело в Сорочинцах.
Далее идут мало значащие для подлинной биографии поэта подробности в виде учёбы, работы и тому подобного.
Хотя работа Ренаты Григорьевны и её творчество были очень связаны.

Работала она на кафедре английской филологии Харьковского университета, защитила кандидатскую диссертацию, автор более 40 научных работ. Занималась исследованиями в области английского синтаксиса, подготовила курс «Матушка Гусыня в гостях у Курочки Рябы» о влиянии английской детской литературы на русскую, разработала методику «Сказочный английский» об использовании устного рассказа при обучении иностранным языкам.

Вот как описывает один из её уроков Вадим Левин, друг и соавтор Мухи:

«Однажды я пригласил Ренату на юбилей детской литературный студии, которую вёл в областном Дворце пионеров и школьников. Рена привела с собой англичанку мисс Энн Нэпп, свободно говорившую по-русски. Прочитав собравшимся все три стихотворения Ренаты, я объявил, что автор среди нас:
— Попросим поэтессу Ренату Муху почитать новые стихи!

Рену встретили аплодисментами. Но читать-то ей было больше нечего. Я ожидал, что она признается в этом, а я скажу что-нибудь вроде: «Нечего лениться, Рената Григорьевна! Сегодня мы вас прощаем, но обещайте нам, пожалуйста, что на следующую встречу вы придёте с новыми стихами».

Не тут-то было! Ничуть не смутившись, Рената Григорьевна объявила:
— Мои стихи на русском языке вы сейчас слышали. Поэтому я их читать не буду. А так как я преподаватель английского языка, то вместо этого проведу с вами урок…
Пауза.
— …английского языка! — подсказала аудитория.
— А вот и нет! Урок русско-английского языка. Но так как у вас праздник литературной студии, то урок я проведу с помощью стихотворения. Это русско-английское стихотворение, которое сочинил мой друг и коллега Ефим Исаакович Бейдер.

Жил был однажды в квартире со мной
Английский мальчик — an English boy.
И в той же квартире…
Пауза.
…in our flat —
Жил кот, по-английски он звался…

Пауза, а затем дружный и радостный выкрик аудитории: …cat!

Рената: …a cat.
Он был очень жирный, he was very fat.
Он был очень рыжий…

Аудитория хором: …he was very red.

Рената: И вот этот кот, по-английски…

Хор: …a cat!

Рената, пародируя интонацию учительницы: …the cat,
Однажды у мальчика скушал обед.
Он съел его «dinner», он съел his…

Хор: …обед,

Рената: И лёг на кровать его, лёг on his… (хор:) bed.
И вот возвратился из школы домой
Английский мальчик… (хор:) an English boy.
Он крикнул с порога: «Hello» — привет!
И тут же спросил меня: «Where is my cat?»
«And where is my dinner?» А где мой обед?
Я грустно ответил (пауза):
«It is in the cat»…

Естественно, этот якобы-урок закончился овациями.

Но тут на сцену вышла мисс Энн Нэпп и на хорошем русском сообщила:
— Западный мир сейчас переживает литературную сенсацию. В течение многих лет все зачитывались детскими романами, автора которых никто не знал: он скрывался под псевдонимом. Недавно этот человек умер, а псевдоним так и не раскрыт… Я никогда не думала, что, приехав в СССР, встречусь с обратной ситуацией: автор широко известен, а произведений нет.

Громче всех этой шутке радовалась Рената. Эпизод с английской гостьей она стала включать в свои устные рассказы, которые исполняла не только со сцены, но и в компаниях, и даже персонально для отдельных слушателей».

Репутацию остроумной рассказчицы и собеседницы Муха приобрела задолго до того, как сочинила первые стихи.

Вадим Левин:

«С тех давних времён мне запомнилась миниатюра Мухи о Я.М.Гордоне, человеке остроумном, но неудержимо разговорчивом. Рена рассказывала её примерно так:
Однажды я спешила на телевидение, но по пути решила забежать к Якову Михайловичу, который давно приготовил для меня какую-то нужную мне книгу. Я взбежала по лестнице, позвонила в дверь и, не переводя дыхание, выпалила, что опаздываю на свою передачу, а потому не буду проходить в комнату. Гордон сходил за книжкой, но по дороге вспомнил несколько анекдотов, которые тут же стал рассказывать. Он был намного старше меня, прерывать его было неловко. Я ждала и молилась про себя: «Хоть бы он на секунду закрыл рот! Хоть бы он на секунду закрыл рот!» И когда он сделал паузу, я выкрикнула: «Извините, я опаздываю. Закройте, пожалуйста, за мной…» — и помчалась вниз. Пробежав два этажа, я услышала за собой крик Гордона: «А-а-а-а!».
И только выбегая из подъезда, сообразила, что попросила Якова Михайловича: «Закройте, пожалуйста, за мной рот!»


Рассказывает журналистка Полина Капшеева (Лиора Ган):

«Началось с телефонного разговора. Несколько бывших харьковчан, не сговариваясь, настоятельно рекомендовали мне побеседовать с их землячкой, поэтом Ренатой Мухой, недавно переехавшей в Израиль. Звоню Ренате — и буквально после первых фраз восклицаю: «Я вас уже люблю!» Реакция моментальная: «Любите — женитесь. Во всяком случае, давай на “ты”». Мы сговариваемся, что Рената приедет автобусом из Беэр-Шевы ко мне в Раанану, прямо с автобусной остановки позвонит, я выйду навстречу. Жду звонка примерно к десяти утра, но раздаётся он только в половине двенадцатого. «Рената, где ты? Я ужасно волнуюсь…» — «Совершенно напрасно. Я полтора часа гуляю по Раанане. Дело в том, что утром меня неудачно постригли, и я ждала, пока волосы отрастут. Отросли». — «Я выбегаю. Умоляю: стой на месте, никуда не девайся!» — «Как получится…»

Дина Рубина:

«Рената была убийственно эстрадным человеком. Рената была мастером и гением устного рассказа! Когда Рената выступала, зал сидел просто как стадо кроликов, слушая её и не отводя глаз».

Рената Муха рассказывает, как стала поэтом, и читает свои стихи



Рената Муха рассказывает, как родилось «Короткое стихотворение»:



В московской Новой гуманитарной школе ежегодно проходит традиционный конкурс чтецов. Конкурс проходит в несколько этапов и вызывает большой ажиотаж — как со стороны участников, так и со стороны болельщиков. Дети, как правило, сами выбирают стихотворения, с которыми они выходят на конкурс. А выбранные стихотворения читают так ярко и артистично, что жюри обычно оказывается перед нелегким выбором — кому присудить призовые места.

«Короткое стихотворение» читает Артём Коцун:



Стихи Ренаты Мухи не только читают, но и поют.

Песня о плохой погоде (в трёх частях)
(музыка Владимира Живова, стихи Ренаты Мухи):



Их поют не только дети, но и взрослые.

15 апреля 2008. Центр Авторской Песни. Тринадцатый Апрельский концерт Игоря Белого.
Книжкина колыбельная
Из спектакля "Гефилте Лид", слова Ренаты Мухи, музыка Евгении Славиной.
Исполняется вместе с Евгенией Славиной — дуэт "Ойфн Вег":



Дина Рубина ( из книги «Больно только когда смеюсь):

«Я познакомилась с Ренатой Мухой по телефону – то есть была лишена основной зрелищной компоненты: не видела ее жестикуляции. Ее рук, взлетающих и поправляющих на затылке невидимую кепку, очерчивающих в воздухе арбуз, то и дело отсылающих слушателей куда-то поверх их собственных голов, а иногда и пихающих (если понадобится по ходу рассказа) соседа локтем под ребро.

Вообще, Рената Муха – это приключение. И не всегда – безопасное. То есть, все зависит от репертуара. Например, отправляясь с Ренатой в гости в почтенный дом, набитый дорогой посудой, надо помнить о бьющихся вещах и внимательно следить за тем, чтобы никто из гостей не попросил ее рассказать о покойной тете Иде Абрамовне. Потому что это все равно, что попросить Соловья-Разбойника насвистать мотивчик колыбельной песни – сильно потом пожалеешь.

У каждого уважающего себя рассказчика есть такой коронный номер, который срабатывает безотказно в аудитории любого возраста, национального состава и интеллектуального уровня. У Ренаты – рассказчицы бесподобной, профессиональной, дипломированной – есть номер об Иде Абрамовне. Такой себе монолог еврейской тети. Опять же, у каждого эстрадного номера есть эмоциональная вершина. Эмоциональная вершина в монологе Иды Абрамовны совпадает со звуковым, и даже сверхзвуковым пиком рассказа.

«…И он видит меня идти, и говорит: „Ах, Ида Абрамовна-а-а-а-а-а-а!!!!!“» Представьте себе самолет, разбегающийся на взлетной полосе, быстрее, сильнее, и – колеса отрываются от земли – взлет!!! Так голос Ренаты взмывает все выше, пронзительнее, громче… Ослепительное по сверхзвуковой своей силе «а-а-а-а-а-а-а-а!!!!» крепнет, набирает дыхание, сверлом вбуравливается в мозг, – длится, длится, длится…
Каждый раз я жду, что упадет люстра.
Или взорвется осколками какой-нибудь бокал в шкафу. Или у кого-то лопнут барабанные перепонки.
Слушатели обычно застывают, окаменевают, как при смертельном трюке каскадера.

Любопытно, что и основной прием творчества Ренаты Мухи – касается ли дело «полномасштабного» стихотворения или какого-нибудь двустишия (от которого невозможно месяцами отделаться!), – заключается, условно говоря, в трюке.
жиданном повороте темы, эмоциональном сдвиге, словом, таком «повороте сюжета», – когда в конце второй строки на вас словно нахлобучивают шутовской колпак по самые уши, – что обескураженный читатель долго осматривается по сторонам, пытаясь понять – что с ним сотворили…»


С 1995 года Рената Муха жила в Израиле, в городе Беер-Шева. Преподавала в университете им. Бен-Гуриона. В 2006 стала лауреатом медали общества «Дом Януша Корчака в Иерусалиме».
Автор сборников стихов «Переполох» (с Ниной Воронель, 1968), «Про Глупую Лошадь, Забывчивую Сову, Братьев-Бегемотов, Кота-который-не-умел-мурлыкать и Котенка-который-думал-что-он-тигр» (с Полли Камерон и Вадимом Левиным, 1993), «Гиппопопоэма» (1998), «Недоговорки» (2001), «Бывают в жизни чудеса» (2002). Автор десятков стихотворений для детей и нескольких сборников стихов.

«Герои моих стихов, — писала она, — звери, птицы, насекомые, дожди и лужи, шкафы и кровати, но детским поэтом я себя не считаю. Мне легче считать себя переводчиком с птичьего, кошачьего, крокодильего, туфельного, с языка дождей и калош, фруктов и овощей. А на вопрос, кому я адресую свои стихи, отвечаю: — Пишу до востребования».

НЕДОговорки

Как-то раз у короля
Не хватило денег для.

Один верблюд, кипя от злобы,
Вчера ушёл в пустыню, чтобы.

Как-то раз в одной Стране
Все решили больше не.

Дина Рубина:

«Не могу простить себе, что так и не уговорила ее записать блистательные устные рассказы, случаи и сценки, как бы “вдруг” пришедшие на память в разговоре, но абсолютно, филигранно отделанные, до мельчайших деталей и примечаний.
Сейчас говорю себе: в конце концов, надо было их украсть, записать самой и напечатать. Хотя, конечно, без ее неподражаемой интонации, мягкого “украинского” придыхания, без этих эмоциональных взлетов ее взрывной и одновременно певучей речи многое пропадает.
Сколько их пропало, летучих шедевров неописуемой, искрящейся Ренаты Мухи!

Под конец, когда я уже ясно понимала (хотя и надеялась, надеялась – ведь она так отважно сражалась с болезнью!) – понимала, что развязка не за горами, я стала записывать наши телефонные разговоры. Голос ее слабел, но ирония, словесная меткость, образность речи нисколько не потускнели.

Среди прочих историй есть такая, бегло и рвано записанная мною на счете за электричество, история про то, как она победила болезнь в первый раз, много лет назад, хотя американские врачи давали ей сначала три недели жизни, потом – три месяца… (“При этом они все время улыбались, Дина!”).

Когда после операции она очнулась от наркоза, над ней стоял улыбающийся профессор. Он сказал:
– Рената, у меня для вас отличные новости. Я думаю, что у вас впереди несколько хороших лет.
– Есть ли у вас вопросы? – спросил он.
– Есть, – сказала Рената. – Один. Филологический. У нас в институте однажды на семинаре возник спор, как следует понимать знаменитое английское “несколько”: один-два? два-три? Или все-таки семь-восемь?
– Знаете, – помедлив, произнес профессор, – я в этом бизнесе сорок лет, и чудес пока не встречал. На вашем месте я бы считал, что “несколько” – это два-три, и не строил иллюзорных надежд, что это семь-восемь… Мой вам совет: не начинайте ничего нового, завершите все для вас важное, и совершите то, что всю жизнь хотели сделать, но откладывали на потом.
Повернулся и вышел.

И затем последовали долгие недели мучительного лечения, в течение которых – отлично представляю это, зная Ренату! – она покорила, завоевала своим неисчерпаемым обаянием весь медицинский персонал.
Когда выписывалась, явилась на прием к своему профессору, который должен был дать ей последние наставления.
– Рената! – сказал он на прощание. – Я благодарю вас за ваши усилия по очеловечиванию американской медицины.
И когда она уже взялась за ручку двери, он окликнул ее.
– Рената! Вы помните, что я сказал вам по поводу этих “несколько”? Так вот, повторяю: я сорок лет в своем бизнесе, и с чудесами не сталкивался ни разу. Но если все-таки когда-нибудь такое чудо произойдет, оно произойдет с вами…

И чудо произошло, и Рената много лет после той операции жила полноценной яркой творческой жизнью, написала много замечательных стихов, объездила много стран, преподавала, выступала, дарила любовью и дружбой множество людей: совершала немыслимые усилия по очеловечиванию мира».

«По настоянию младшего сына Алеши они поехали в Америку – за “вторым мнением”.

Беседуем с Ренатой после возвращения:
– Ну что ж, мы убедились, что израильские врачи ни разу не оказались отставшими. Меня послали на генетический анализ – это там сейчас модно. Кроме того, подвергли строжайшему допросу на предмет того – умер ли кто в семье от рака. А у меня, надо вам сказать, Дина, буквально все со всех сторон умирали от рака. И вот сидит американская врачиха, профессиональная улыбка до ушей, задает вопросы:
– От чего умерла ваша мать?
– От рака.
– Какой она была расы?
– Еврейской.
– От чего умер ваш отец?
– От рака.
Далее следовали вопросы о племянниках, сестрах, братьях, которые все исправно помирали от рака. А врачиха все держала на лице широкую улыбку.
– От чего умер ваш дед со стороны отца?
– От бандитской пули, – отвечаю я, радуясь разнообразию.
Врачиха вытаращивает глаза. Но улыбка приклеена.
– Почему?
– Время было такое, – говорю я. – Была революция.
– А от чего умер ваш дед со стороны матери?
– От бандитской нагайки.
Я смотрю, что врачиха хотела бы драпануть отсюда как можно дальше. Но улыбка на месте.
– То есть как? – спрашивает. – Почему?
– Время было такое. Революция.
И тогда она делает паузу и осторожно осведомляется:
– А зачем они все этим занимались…?

И Рената пережидает мой смех, и говорит спокойно:
– А что делать? Я бы всех их с удовольствием похоронила от рака…»


Вадим Левин о Ренате Мухе, Мюнхенский фестиваль, 30 октября 2011. Часть 1:



РАЗНОговорки

Жил человек полнеющий,
А так вообще — вполне ещё.

Вчера Крокодил улыбнулся так злобно,
Что мне до сих пор за него неудобно.

Жил человек с бородой и усами.
А остальное придумайте сами.

Живёт на свете Колбаса Варёная,
Сама собой неудовлетворённая.

Наталья Рапопорт, профессор Университета штата Юта:

«В середине девяностых я стала свидетельницей её феноменального успеха как рассказчицы: на битком набитом стадионе в американском городке Прово Рената держала аудиторию минут двадцать байками на английском языке — никто не шелохнулся, разве что иногда стадион взрывался хохотом, пугая окрестных птиц…

…А состоялось наше знакомство примерно так. Телефонный звонок:
— Наташа? С вами говорит Рената Муха. У меня для вас письмо от Толи Вишневского и подарок от Серёжи Никитина. Как мне их вам передать?
— Рената, где вы?
— Я в Прово, на фестивале чтецов, это недалеко от вас.
— Сорок пять миль. Я сейчас подъеду, объясните только, как вас найти.
— Нет, подъезжать не надо, меня сейчас к вам привезут, у меня есть ваш адрес.
— Чудесно!
— Но тогда мне придётся у вас переночевать.
— Нет проблем!
— Недели две.
— Нет проблем!
— То есть как это нет проблем?! Проблемы у вас, конечно, будут, но только с обедом и ужином — за завтраком я ем сравнительно мало.
Так в наш дом и в наши сердца залетела Рената Муха».


Вадим Левин о Ренате Мухе, Мюнхенский фестиваль, 30 октября 2011. Часть 2:



ТРУДНОговорки

Стоит собака у столба
И вытирает пот со лба.

На вершине два орла
Пили прямо из горла.

Мама — Зебра, папа — Лось.
Как им это удалось?

Дина Рубина:

« – Могу похвастать: у Ренаты есть обо мне два устных рассказа. Один – про то, как мы познакомились «вживую». Она живет в Беэр-Шеве, я – под Иерусалимом. В переводе на российские пространства это все равно, что Севастополь и Екатеринбург. Но иногда я выступаю, появляюсь там и тут. Однажды меня пригласили выступить в Беэр-Шеве. Я и поехала с намерением непременно побывать у Ренаты Мухи.

Картинки по теме:

…это убийственно точный по интонации, хотя и придуманный от начала до конца устный рассказ – о том, как мы познакомились. С выкриками, вздохами, жестами, комментариями в сторону. Буквально все это я передать не могу, могу только бледно пересказать:

Итак, я впервые являюсь в дом, в «знаменитой» широкополой шляпе, с коробкой конфет, и подвявшим букетом цветов, которые мне подарили на выступлении.

И вот, «папа Вадик» (муж Ренаты – Вадим Ткаченко) расставляет стол, сын Митя что-то там сервирует… а Рената «делает разговор». Я при этом изображаюсь страшно культурной элегантной дамой, даже слегка чопорной. Кажется, даже в лайковых перчатках, которых сроду у меня не бывало.

Рената, которая волнуется и хочет «произвести на эту селедку впечатление», начинает рассказывать «про Тришку» (есть у нее такой уж точно смешной рассказ).

– И тут я вижу, что Динино лицо по мере повествования вытягивается, каменеет и теряет всяческое выражение улыбки. Я продолжаю… Рассказ к концу все смешнее и смешнее… Трагизм в глазах гостьи возрастает. Что такое, думаю я в панике, ведь точно смешно! Заканчиваю… И вы, Дина, замороженным голосом, сквозь зубы говорите: «Рената, какая же вы блядь!» – Ничего для первого раза, да? А?! (Ее любимый выкрик: – А?!)

– И когда я так осторожно говорю, что в моем возрасте это, пожалуй, уже комплимент… и интересуюсь, чем, так сказать, заработала столь лестное…
Дина сурово обрывает:
– Вы хотите сказать, что этот рассказ у вас не записан?
Я отвечаю – и этот, и все остальные.
Дина с каменным лицом: «Конечно, блядь!»

Самое смешное, что этот рассказ основан на моем действительном возмущении: каждый раз я – письменный раб, пленник кириллицы, – услышав очередной виртуозно детализированный, оркестрованный колоссальным голосовым диапазоном устный рассказ Ренаты Мухи, принимаюсь ругать ее:
– И это не записано?!»


БЫСТРОговорки

А вчера меня Дорога прямо к дому привела.
Полежала у порога, повернулась и ушла.

Когда вам гадит Троглодит,
Ведь что-то им руководит?

А то, что порой извергается Этна,
По внешнему виду её незаметно.

А где продаётся такая кровать,
Чтоб рано ложиться и поздно вставать?

«На троих» с Ренатой Мухой:



Татьяна и Сергей Никитины

"Какой сегодня грустный и печальный день – умерла Рената Муха. Сколько ей было лет? Оказывается мы и не думали об этом, хотя поздравляли ее 31 января много лет подряд. Она была для нас вне возраста, это было просто явление жизни, с которым нам посчастливилось столкнуться и даже сильно сблизиться. Но бывают же в жизни у каждого удачи, вот она и выпала нам тоже!

Поэт, доктор филологических наук, педагог – автор многих книг, первая красавица Харькова в давние года, прелесть и умница, веселая, неунывающая Реночка Муха. Она по праву была звездой города в те времена, когда Харьков был духовной и интеллектуальной столицей Украины.

Многочисленные таланты Ренаты трудно перечислить. Но они не помешали ей сохранять женственность, обаяние и изысканную простоту всю ее жизнь. Гордое имя Рената и смешная короткая фамилия Муха, как ни странно, ей очень пригодились, хотя в детстве она страдала от такого несоответствия. Она стала детским писателем, который писал для «бывших детей и будущих взрослых».

Свои безукоризненные поэтические строки Рена начала писать довольно поздно. Начала писать под влиянием Б.Чичибабина, Б.Окуджавы, Е.Евтушенко, под влиянием времени и окружающей харьковской среды и долго не решалась назвать эти строки стихами. Спасибо мужу Ренаты Вадиму Ткаченко,
который буквально спасал написанное, заставлял ее публиковать то, что ей казалось несовершенным, а потом отмечалось и Б.Заходером и тем же Б.Чичибабиным и Е.Евтушенко…

Кроме одаренности, глубокого понимания поэзии, литературы, блестящего знания английского языка Рената была совершенно уникальным человеком. Тяжкий недуг, который поразил ее более 25 лет назад, не сломил ее. Интерес к жизни, любовь к сыновьям, мужу, друзьям, щедрость заполняли ее и давали силы забывать о своей беде. Она всей душой была устремлена к миру. Ее юмор преображал трагическую повседневность, не позволял погрузиться в тоску.
Реночка обладала повышенной реакцией на человеческую недоброкачественность. Ей трудно было жить с обнаженными нервами – на все и всех бурная реакция, ничто не ускользало от внимания — но так можно было скрывать свои страдания.

Как нам будет не хватать этого звонкого голоса, этой веселой изобретательности, этого неожиданного юмора и мягкой самоиронии! Кто еще будет так любовно и пристрастно разбирать наши песни? От того, что Реночка была необыкновенно эмоциональным и глубоко образованным человеком, ее оценки песен и стихов были очень важными и нужными. Не так много людей на свете, чье мнение может влиять на творчество. Но Рената обладала даром такого сострадания и сопереживания, что она проживала каждый концерт вместе с нами от первой до последней песни. Мы каждый раз ждали встречи с ней, чтобы показать что-то новое.

Дорого то, что все песни на стихи Мухи, которые мы пели, ей очень нравились. Трудно говорить о человеке, которого ты так любил, в прошедшем времени. Кажется лишь вчера мы сидели на их кухне в замечательной новой квартире в Беер-Шеве, наполненной светом и воздухом, только вчера звенел ее звонкий голос, а Вадик тихо и ласково глядел на нее. О грустном не говорили но когда остались вдвоем она вдруг сказала – Я должна была умереть много лет назад. Не умерла. А теперь просто обязана жить ради моих близких. Я не могу их оставить одних на свете.

Нам будет очень недоставать нашего соавтора, верного восторженного друга, нашей любимой Ренаты Мухи!


Вчера прилетала какая-то птица,
Хотела, наверное, с нами проститься.

Улетела Рената Муха, не вернуть.
Но остались память, стихи, голос, воспоминания.
Будем помнить.

* * *

Специальная благодарность Виктории Орти и ЖЖ-сообществу "Рената Муха" за разрешение воспользоваться материалами сообщества.
leon_orr: glaz (Default)


Я читаю сказку
страшную на диво.
Я надену маску:
плачу некрасиво.

Я надену маску,
чтобы спрятать слёзы.
В сказке этой страшной
слишком много прозы,

слишком много плача,
слишком много боли.
Слёзы в маске прячу,
думаю: "Доколе

сказке этой длиться?
Сколько слов и строчек?
За холмом не птицы -
пулемёт стрекочет.

8 ноября 2023 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Одеяло убежало, мёрзнет голая Земля.
Света мало, солнца мало, красный день календаря
дымкой горестной окутан: ликовали не о том.
Заливает душу скука над развёрнутым листом,
на котором строчки криво нацарапала рука,
ну так что же? Что за диво? Ведь иду издалека
по колдобинам и лужам, через зябкие года.
Голос сиплый, смех натужный, взгляд направлен вникуда.
Позади туман клубится, тучи впереди - стеной.
Но держись, душа-девица! Но не жалуйся, не ной!
Всем своё досталось бремя - тянем, душу опаля.
Пролетает молча время.
Жизнь обочь проходит...
...ля!
leon_orr: glaz (Default)


Из рая изгоняли в тишине
такой беззвучной, что трава молчала,
деревья ураганом не качало,
паслись козлята и резвились львы,
не ведая, что вот оно — начало,
а то, что было, лишь макет, вчерне
сработанный капризным демиургом,
не слишком даровитым драматургом.
Все демиурги, впрочем таковы.

Тернистый путь в изгнание, в пустыню,
вёл средь угрюмых скал в бесплодный край.
Всем будет предначертан он отныне —
как хочешь выживай иль пропадай.

Капризный бог создал себе игрушку,
создал раба и дал ему рабу.
Игрушка надоела… Что ж, ловушку
он снарядил. Нелепое табу,
запретный плод сработан был на славу.
Роль соблазнителя бог передал удаву,
и тот не подкачал: лукавый бес
без мыла в души слабые пролез.

Раб уползал всё дальше. Шестикрыл,
что провожал изгоев до границы,
уже ворота райские закрыл.
В раю беспечно распевали птицы,
багровые кровавые зарницы
меч ангела метал на небеса,
слабели в горних высях голоса,
включилось время, понеслось вперёд
над тем рабом, что до сих пор ползёт
средь грозных скал, но славословит бога,
как ни страшна бесплодная дорога,
как ни печален жизненный итог,
которым одарил жестокий бог.

24 декабря 2023 года
Израиль





leon_orr: glaz (Default)


Интернет сегодня опять глючит.
Где бы раздобыть золотой ключик
и очаг нарисованный, и волшебную дверь,
за которой не найдёт, не поймает зверь?

Портреты с экрана глядят безглазо.
Что ни рожа то вор, дурак иль пролаза.
Где бы найти ластик-стиралку,
чтоб единым махом стереть эту помарку,

что на нас плюхнулась мутным пятном?
Не вывести ни содой, ни кипятком —
кричи-не кричи — она на месте.
Дать бы Земле отдохнуть лет двести!

Кто-нибудь помнит о чести и совести?
В двадцать первом веке нет печальней повести,
чем повесть о том, как народ — раз за разом —
прививает на тело своё заразу,

а зараза довольно глаза пучит.
Похоже, что жизнь уже тоже глючит.
Мы глядим смятенно, мы ищем двери,
но нет дверей — повсюду звери.

28 октября 2023 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Вот осень, вот Луна,
холмы, пески и глины.
И жизнь. Всего одна.
Одна, одна! Едина!
Всё в жизни это есть:
война, любовь, ненастье,
а нужно лишь одно -
лишь ощущенье счастья.

Вот самолёт летит,
раскатываясь громом.
Вокруг унылый вид,
до камешка знакомый.
В ночи шакалий вой
(а может, плач на тризне?)
Качаешь головой:
ну, нету счастья в жизни!

Вот ночь, и горизонт
не виден. Канонада.
Какой придумал чёрт,
что людям это надо?!
Грохочет горизонт,
и дышит мир натужно.
Валюта, нефть, дисконт...
Нам только счастье нужно!

27 октября 2023 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Она просыпается от голосов за распахнутым окном.
Хлопают автомобильные дверцы, кричат дети, ворона каркает, взгромоздившись, как и каждое утро, на фонарь напротив окна спальни.
Соседи разъезжаются на работу, увозят детей в школы и детские сады.

Потом — шум воды в душе, голос артиста, читающего «99 франков» Бегбедэра, щёлкание на лестнице подошв плетёных из ротанга шлёпанцев, ежеутренняя восторженно-страдальческая реакция собак на её появление — они лают, стонут от радости, что снова видят хозяйку, а ведь они уже и не надеялись.

Они получают по печенью, как это бывает каждое утро, хрустят им, убегают во двор, возвращаются, вьются вокруг, ожидая ещё каких-нибудь вкусных сюрпризов, но, не дождавшись, валятся кто где и засыпают.

Холодильник напоминает, что нужно закрыть дверцу, чайник своим шумом — словно взлетает бомбардировщик (как всегда, думает она) — заглушает голос чтеца.

Кошки напоминают о себе отчаянными голосами, мечутся по кухне в ожидании ежеутренней ложки молока, гремит миксер, лает соседская собака — её собаки дружно осаживают скандалистку, и наконец можно сесть в кресло, наконец наступает тишина, слегка только подкрашенная почти невесомым шумом вентилятора в компьютере.

Тишина.

Вдруг опять взлаивает собака соседей, ей отвечают другие, и она думает, что утренняя тишина — ничто по сравнению с ночной, когда даже самым неврастеничным собакам нет дела до дуновения ветра и шороха листьев на умирающем инжировом дереве, которое нужно будет спилить, когда по-настоящему спадёт жара.

24 октября 2023 года

Израиль
leon_orr: glaz (Default)


В той жизни я любила осень.

Я любила тёплые краски осенних листьев, острый запах грибов в лесу, неяркое солнце, какую-то особенную тишину.

Горечь хризантем была мне не менее мила, чем парфюмерный запах роз. Мне всегда дарили хризантемы на день рождения.
На шестнадцатилетие подарили столько, что дома закончились не только вазы, но и банки, и охапка бордовых махровых хризантем стояла в ведре с водой.

Однажды в Москве я в конце августа ехала в электричке с Павелецкого вокзала.
По сторонам полосы отчуждения плотной толпой стояли деревья, ещё зелёные, ещё летние. Но вдруг в этой зелёной стене мелькнула абсолютно жёлтая, какая-то особенно светящаяся ветка, и стало понятно, что осень уже подошла близко, вот-вот - и она станет полновластной хозяйкой.

Осени случались разные.
Некоторые некрасивые, какие-то неухоженные, нищие - с поспешными дождями, бурой листвой, бесприютностью и ранним холодом.

Другие - солнечные, золотые, переливающиеся багрянцем ольхи и осины, зажигающие пожары в кронах клёнов и берёз, карабкающиеся по стенам домов языками пламени девичьего винограда и хмеля.

И небо в эти золотые дни сияло такой чистой голубизной, словно его как следует выстирали, накрахмалили и отгладили чьи-то невидимые людям руки.

Но вся эта пышная барочная красота облетала с тихим шорохом, поднимал голову северный ветер, и осень, подхватив свои ало-рыжие юбки, убегала прочь от первого снега, которым недобрая зима швыряла в неё с царской надменностью, потому что знала: её правление продлится дольше, поработит мир, запрёт его в ледяных темницах, заставит замереть и существовать в бездеятельном полусне, пока неряшливая молодка-весна не пнёт заносчивую царицу ногой в раскисшем от талой воды сапоге.

19 октября 2023 года

Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Когда наступит тишина
и станет слышно птичье пенье,
поймём, что выпита до дна
вся горечь нашего терпенья.
Что нужно предъявлять счета,
что нужно правды не бояться,
что мы не те, что жизнь не та -
глобально, вообще и вкратце.

14 октября 2023 года
Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Она происходила из богатой влиятельной семьи — старые деньги, не нувориши какие-нибудь, не выскочки, — а потому взгляд её всегда был спокоен, лицо безмятежно.

Ей не приходилось беспокоиться.

У неё всегда было всё. Ей даже не нужно было высказывать желания — просто всё было всегда.
Не приходилось беспокоиться, купят ли, сделают ли, найдутся ли деньги, захотят пойти навстречу её прихотям. Всё получалось само собой, поэтому и прихотей-то никаких не было: что желать, когда желать нечего — всё есть и так.

Люди, видевшие её впервые, поражались этому спокойному лицу, этому взгляду, этому абсолютному отсутствию эмоций.
Ну, да — вот лицо: рот, нос, лоб, подбородок, глаза…
Вот о глаза люди, как правило, и спотыкались — настолько в них отсутствовало хоть какое-нибудь выражение.

Причём её спокойный невыразительный взгляд не был взглядом умственно отстающего человека. Она была вполне смышлёной девочкой, неплохо училась в школе и потом в университете, занималась спортом.
Блестящей отличницей не была, училась вполне средне, не за что было хвалить, но и поводов ругать она тоже не предоставляла — обычная средняя девушка, каких много.

Вот только такие лица и такой взгляд никак не могли показаться обычными, выделяли её из толпы сверстниц.
Вокруг неё всегда роились молодые люди, которых привлекала её внешность: она была достаточно красива, чтобы мужчины начинали интересоваться ею даже безотносительно к её происхождению.

Но дальше ненавязчивых ухаживаний никто не шёл — это бесстрастное лицо, этот абсолютно безмятежный взгляд настораживали парней, они чувствовали какой-то подвох и тормозили до того, как приступить к решительным действиям по охмурению очередной тёлки.

Никто никогда не мог понять, зачем она поступила в университет. Выбор профессии тоже остался непонятым. И уж тем более никто не понимал, что заставило её работать — ну, ведь не необходимость зарабатывать на жизнь в самом деле!

Но она благополучно отучилась в университете, не менее благополучно нашла работу и работала вполне неплохо — опять по тому же принципу: звездой не была, но и выговоры не получала, любую работу выполняла в срок и без ошибок.

Замуж она тоже вышла и, по беглому впечатлению, выглядела среднестатистической молодой женой: опрятная одежда (может быть, слишком дорогая для заработков её мужа), посещение кружка аэробики, встречи с подругами, такими же молодыми жёнами, в кафе и у бассейна — всё, как у всех, но всё же как-то иначе.

Её молчаливость, её неизбывное спокойствие и в этой пёстрой компании выделяли её, не позволяли затеряться, вызывали тревожное недоумение.

Она и в постели не теряла своей невозмутимости, что абсолютно не вязалась с её увлечённостью самим процессом. Мужу не на что было жаловаться, ему не приходилось уламывать её, но каждый раз его не покидало разочарование, природу которого он не мог определить: вроде бы всё в порядке, но в то же время чего-то не хватает.
Чего? Ему не удавалось понять.

Детей у них не было, как-то не получились у них дети, и они жили вдвоём в огромном доме, всегда тихом, всегда казавшемся пустым.

Работа мужа требовала от него частых разъездов, но на её жизнь его отсутствие никак не влияло: всё так же она ездила на работу, встречалась с другими женщинами, молча и бесстрастно выслушивала их рассказы о детях, а потом и о внуках, всё так же безупречно одевалась и ухаживала за собой, всё таким же тревожаще спокойным оставались её лицо и выражение глаз.
Ей не о чем было беспокоиться.

Однажды ночью она проснулась от какого-то постороннего звука, раздавшегося, как ей показалось, из кухни.
Подумав, что, наверное, домработница забыла закрыть окно и в кухню влезла белка или енот, она пошла вниз.

Включив свет на первом этаже, она лицом к лицу оказалась с незнакомым мужчиной, который немедленно выстрелил в неё из пистолета с глушителем.
Он успел заметить, как изменился её взгляд: легкое удивление появилось в её глазах, слегка приподнялись брови, слегка искривился рот.

Но почти тут же лицо её расправилось, глаза закрылись, чтобы не открыться уже никогда — ей не о чем было беспокоиться, но уже по-новому.

Мужчина выключил свет, вышел из дома через чёрный ход, дошёл пешком до автомобиля, припаркованного за три улицы, проехал почти через весь город и позвонил.
Закончив разговор, он вынул из телефона сим-карту, бросил её на влажную землю по кустом и вдавил в грунт. Телефон он разбил каблуками ботинок, собрал фрагменты и по одному выбрасывал их в урны, встречавшиеся ему на пути.

На другом конце страны её муж сидел в ресторане с деловыми партнёрами. У него зазвонил телефон, он извинился и вышел из зала.
Послушав минуту, спросил: «Как она отреагировала?»
Ему ответили, он отключил телефон и присоединился к своей компании.

Никто не обратил внимания на его отлучку.
Кто-то рассказывал анекдот, кто-то что-то просил у официанта — шёл обычный ужин состоятельных людей в дорогом ресторане.

«Она удивилась», - вот что сказал звонивший ему две минуты назад мужчина.
Удивилась! Надо же. Впервые в жизни, наверное.

Он вдруг почувствовал необычайно сильное чувство свободы, как будто кто-то разрезал стягивавшие его долгие годы жёсткие ремни.
Он с удовольствием отправил в рот кусок превосходного мяса, запил вином и засмеялся очередному анекдоту.

Беспокоиться было не о чем.

23 сентября 2023 года

Израиль
leon_orr: glaz (Default)


ЧИСТАЯ КВАРТИРА

Её часто приглашают в гости, и она с удовольствием принимает приглашения.
Ну, то есть, как — с удовольствием? Кто может знать?
Просто приходит всегда, кто бы ни пригласил.
Приходит, куда позовут, садится, где скажут, ест, что дадут и пьёт, что нальют.
Кстати, пьёт очень немного, лишь для виду прикладываясь губами к рюмке во время очередного тоста.

Сидит, помалкивает, слушает, смотрит.
Лицо тонкое, волосы светлые, глаза прячутся за очками с дымчатыми стёклами — совершенно непроницаемая внешность, но при этом странно популярная, все её зовут на перебой, все хотят видеть её за своим праздничным столом, все считают её подругой.

И она откликается, ходит, а вот к себе не приглашает никогда, но почему-то никто не обижается, все принимают её нежелание делиться интимной стороной жизни, да как-то никто и не рассчитывает на ответное гостеприимство — как будто это так и надо: ходить к знакомым, есть за их столом вкусную, в разной степени, еду, но самой ни разу никого даже бутербродом не угостить.

Но почему-то люди принимают такое её поведение и даже не судачат на этот счёт, что удивительно.

Собственно, что означают все эти приглашения, эти накрытые столы, откупоренные бутылки, праздничные сервизы и затраты на стол, недоступные хозяевам в обычное время?
Всего лишь наивное желание похвастаться всем этим: и качеством содержимого бутылок, и сервизами, и выставленными деликатесами, и сопровождающими их шедеврами домашней кулинарии.

Попутно похвастаться новой обивкой на креслах, книжным шкафом, красивыми занавесками и прочими атрибутами налаженного за долгие годы быта и собственным усердием в поддержании его на максимально высоком уровне в рамках доступных возможностей.

Своего рода заклинание, мантра: «Мы хорошо живём! У нас всё в порядке, мы молодцы, мы всё делаем правильно!»

Иные застолья позволяют и детьми похвастаться: «Два годика, а «Мойдодыра» наизусть шпарит! Пятёрка по сольфеджио, едет на региональные соревнования по плаванию, на четвёртом курсе, но уже зовут в несколько хороших фирм».

Она сидит, размеренно носит вилку от тарелки ко рту, неслышно жуёт, запивает, помалкивает, слушает, а глаза не видны — спрятаны за дымкой очков.

Хозяин разгорячится, рассказывая о достижениях сына, размахивает руками, вскрикивает восторженно, хозяйка держит на руках младенца, удивлённо и несколько испуганно таращегося на гостей, дамы умилённо гукают и сюсюкают, девочка аккуратно барабанит на пианино какой-то этюд, все гости аплодируют — она остаётся невозмутимой: всё так же мерно двигает вилкой, всё так же аккуратно вытирает салфеткой ненакрашенные губы перед тем, как отпить глоток минеральной воды.

Хозяева очень сильно удивились бы, узнав, что больше всего на свете она хочет оказаться сейчас дома, в её довольно просторной двухкомнатной квартире с большой кухней, а не сидеть в тесноте на неудобном диване у придвинутого стола, который оказывается слишком высоким для диванных сидельцев, а ведь места на диване хозяева считают почётными, на диван сажают самых уважаемых и желанных гостей — и так странно, что она, такая молчаливая и неотзывчивая входит в их число!
И так странно, что, придя в дом, она с первого же момента хочет вернуться к себе, под свою крышу, за свои стены.

Она смотрит на хвастающихся хозяев и не понимает их гордости за детей.
Не понимает, зачем дети вообще нужны.
Какая в них нужда?
Почему люди отказываются от себя и своей жизни ради детей? Не жалко им?
Столько хаоса, шума, расходов, болезней, несчастий, несбывшихся ожиданий — ради чего это всё?
На её взгляд, слишком мизерна отдача, получаемая родителями в ответ на добровольное разрушение собственной жизни, слишком много усилий она требует, слишком непредсказуем результат.

Поэтому она с холодным интересом, спрятанным за туманными стёклами, наблюдает восторженную истерику вокруг некрасивого слюнявого младенца, стоически выдерживает брямканье пианино, иронически выслушивает о сплошных пятёрках сына, работающего на заводе наладчиком станков с ЧПУ и учащегося в вечернем техникуме.
Чем так довольны эти люди?
Она не понимает и с облегчением выходит из гостеприимной квартиры, спускается в метро — всё такая же отстранённая и невозмутимая.

Квартира встречает её сияющим паркетом, стильными обоями без единого пятнышка, безупречным порядком, тишиной, родным запахом.
Всё сияет в этой квартире: стерильная ванная, безупречная кухня, самая уютная в мире спальня, великолепная гостиная — с большим телевизором, креслом, которое она долго искала и подгоняла под своё понимание удобства, мягчайшим ковром, красивыми шторами.

Не квартира — мечта!

И никто ей в этой квартире не нужен, здесь всё организовано только для неё одной, она кропотливо выстраивала этот уют и совсем не хотела делиться им ни с кем.

Знакомые удивляются её безмужней жизни, правда, за её спиной и молча, каждый удивляется в одиночку.
Но что же делать, если она пару раз пыталась ответить на мужские призывы, но каждый раз ничего не получалось.

Ну, хорошо, допустим, она согласится встретиться — и что?
Куда они пойдут?
Мужчины так не изобретательны! Обязательно потащат в ресторан, но как есть в ресторане?
Откуда она знает, что творится на кухне?
Вот тот молодой повар, нарезающий свежие овощи для салата, вымыл руки после посещения туалета?
А масло, в котором жарят отбивные, сколько раз использовали? Думать о масле, в котором готовят картофель-фри, и вовсе не хочется!
Ещё и стоит вся эта сомнительная еда раз в пять, если не больше, дороже приготовленной дома в стерильной кухне на хорошем масле руками мытыми, а то и вовсе в перчатках!

Так что — не идти в ресторан, звать к себе?
Хммм…
Бегать по магазинам ради незнакомого — пока — человека, тратить деньги, время и силы?
Он ведь не притащит пакет деликатесов!
При наилучшем раскладе принесёт бутылку, коробку конфет и три полузавядшие астры, но, скорее всего, только бутылку да и ту вылакает сам.

А в результате?
Грязная посуда, окурки, пепел на её прекрасном монгольском ковре, затоптанный пол, ещё и унитаз обмочит, а ей опять генеральную уборку делать?
Деньги ей не просто достаются, она много работает, зарабатывает соответственно, но для себя, не для мужиков, ищущих насчёт клубнички и шею, на которую можно будет прочно усесться и свесить ноги.

Её такое счастье не нужно.
Как и семейное, хотя она сомневается, что в семье много счастья — какое может быть счастье при тотальном самоограничении?
Она вообще не понимает, как могут люди жить столь тесно — не в смысле территориальном, а тесно физически, телесно, даже физиологически.

Все эти походы в туалет на виду у всех, несвежее, а то и испачканное нижнее бельё, запахи, нездоровье, растрёпанность, нечистота…

Ну, допустим, когда женятся очень молодые люди, они находятся приблизительно на одном уровне брезгливости и нечистоплотности, которые вместе перерастают, приноравливаются друг к другу, привыкают, перестают замечать, потому что вся эта смесь запахов и тактильных ощущений становится рутиной, вплетается в атмосферу общего жилища, которую они совместно и создают.

Но как взрослые люди умудряются вжиться в облако испарений чужого тела?
Она представила себе мужские трусы в её корзине для грязного белья, пахнущие носки, волосатое тело на её постели, дыхание, может быть даже, храп — и зачем это ей?

Она давно жила размеренной жизнью, расписанной по дням недели, месяцам, кое-что и по годам.
Давно уже её день заканчивался глажкой одежды на следующий день.
По четвергам она составляла список покупок.
В пятницу делала покупки, раскладывала всё в раз и навсегда заведённом порядке, записывала траты в тетрадь расходов и делала уборку квартиры, чтобы в субботу с утра уже всё сияло и благоухало.

Она любила ходить в театр и кино одна, чтобы никто не приставал с ненужными разговорами, любила одна бродить по музеям и выставкам, не тяготилась одиночеством во время отпуска, не искала приключений, не отзывалась на призывы мужчин, вырвавшихся из семейных пут и жаждущих вернуть ощущение молодой свободы и лёгкости, утраченных при объединении облака своих испарений с облаком когда-то чужой женщины, которая стала уж слишком своей, что делало её неинтересной и даже обременительной.

Никто не понимал, что мужские призывы только укрепляют её убеждённость в ненужности близких контактов. Все устают от них, все норовят избавиться от этих цепей и рогаток, но всё равно летят, как комары на запах плоти, в надежде напиться чужой горячей крови, однако быстро пресыщаются ею и ищут новое тёплое тело, совершенно забывая о единообразии анатомии людей.
Что они ищут?
Она не понимала и оставалась совершенно равнодушной к этим призывам, вызывая досадливое недоумение искателей, потому что была она всё же довольно красива — какой-то невнятной красотой, которая не сразу становилась видна, но которая заставляла остановить на ней взгляд.

Однако и это ей не было интересно.
Она с нетерпением дожидалась отпуска, с удовольствием отдыхала, ездила в разные страны, набиралась впечатлений и, обновлённая, с удовольствием возвращалась домой.

Волнующим бывал момент, когда она, после месячного отсутствия, вставляла ключ в замочную скважину, дверь распахивалась, и квартира встречала её тишиной, родным запахом, к которому примешивался лёгкий запах собравшейся за месяц пыли, но который исчезал уже на следующий день после радикальной уборки.

Жизнь снова подчинялась заведённому ритму.
Никто не был ей нужен в этой жизни, ничьей любви она не искала, потому что у неё уже была эта любовь.
У неё была её чистая квартира.

12 сентября 2023 года

Израиль
leon_orr: glaz (Default)


Мика сидит на кухне при выключенном свете и ест сливы.
Перед ней стоит суповая тарелка с венгеркой, Мика выбирает сливы потвёрже — она не любит мягкие фрукты, она любит грызть: морковку, целый огурец, орехи. Сливы, даже и твёрдые, сочные и сладкие, Мика любит сливы.

Она разрывает сливу пополам, вытряхивает косточку, рот наполняется сладкой, с лёгкой кислинкой, мякотью, и это означает, что лето наступило.

Мика сидит в тёмной кухне и смотрит в заросший акациями и тополями двор, освещённый только лампочками у подъездов.
Из окна на неё веет смесь запахов — цветов акации, нагретого камня, асфальта, моря и вечный запах нефти: Мика живёт в индустриальном городе, окружённом нефтехимическими заводами.

Лето, каникулы, завтра Мика, впервые в жизни, пойдёт на пляж без взрослых, только в компании друзей. Они сами будут, как взрослые, как компании совсем уже взрослых парней и девушек — студентов, заводских рабочих, приезжих туристов.

Мика от волнения перед завтрашним походом не может уснуть, поэтому сидит на тёмной кухне, съела уже, наверное, килограмма два слив, вдыхает знакомые запахи родного города, а мама сердито велит ей из комнаты перестать морочить всем головы и идти спать.

Мика покорно плетётся к своей раскладушке, ложится и думает, как завтра она наденет свой новый купальник, — просто трусики и лифчик — который мама сшила ей из оранжевого штапеля в белый горошек, каждая горошина обведена тонкой чёрной чертой.

Еду для пляжа она уже приготовила, пакет лежит в холодильнике — крутые яйца, огурцы, помидоры, молодая редиска с хвостиками, пирожки с мясом.
В сумке лежит кусок старого байкового одеяла, которое Мике выделила бабушка, чтобы Мика не валялась на голом песке.

Компания Мики завладевает большим навесом, все расстилают свои одеяльца и покрывала, складывают на них сумки и одежду. Все ещё бледные, никто не успел загореть: они только два дня назад сдали последний экзамен, это их первый выход на пляж.

Мика смотрит на Лилю. Лиля эта всегда очень Мику огорчает: она гимнастка, у неё прямые развёрнутые плечи, тонкая талия, стройные бёдра и длинные, хорошо оформленные ноги, упруго и легко вышагивающие по ещё не нагревшемуся песку.
Лиля на голову выше Мики («Длиннее», - мстительно думает Мика), что доставляет крошечной миниатюрной Мике — таких, как она, называют французскими девочками — настоящее страдание: не то чтобы Мике не нравилась своя миниатюрность, но Лиля просто подавляет её ростом и развёрнутыми плечами.

Мальчики, разумеется, вьются вокруг Лили, а Мика угрюмо сидит на своём одеяле и жалеет, что это не на ней японский купальник-бикини, купленный у спекулянтки Кати.
Лиля единственная дочь в простой, но обеспеченной семье: папа её машинист тепловоза, его зарплата раза в три-четыре больше, чем получают бабушка и мама Мики вместе. Мама Лили тоже работает, поэтому на Лиле всегда дорогие шмотки, спекулянтка Катя снабжает её и её маму бесперебойно.

Компания мчится к морю, врывается в воду, вскрикивая и взвизгивая — вода тоже ещё не прогрелась, в первый момент кажется очень холодной, но потом блаженная прохлада становится привычной и приятной.
Побесившись в воде, решают поесть.
На одном из ещё свободных топчанов устраивают общий стол — расстелили газету, выложили принесённую еду: у всех крутые яйца, свежие овощи, печенье, кто-то приволок круг полукопчёной колбасы, её встречают аплодисментами.
Лиля как самая богатая участвует в застолье первыми абрикосами, черешней и вишнями, фруктами ещё дорогими, а один из парней притащил две бутылки лимонада.

Колбасу разорвали на части, грызут от целого куска — нож никто не догадался захватить. Чурек тоже просто рвут на куски, но его и полагается ломать, а не резать.
Соль забыли, но огурцы и редиска такие свежие, а помидоры так заполнены сладковатым соком, что никто о соли и не вспоминает.
После тёплого лимонада во рту неприятно, и Мика заедает его огурцом.

После еды все валятся на свои подстилки и на какое-то время стихают — кто-то дремлет, кто-то тихо разговаривает, а пляж, тем временем, заполняется: вот уже у ребят попросили лежак, который служил им столом, рядом появляются чужие подстилки, дети, даже пара собак.
Компания опять бежит в воду и после получасового купания решает идти домой — уже одиннадцать, вот-вот начнётся пекло, пора прятаться в затенённых прохладных комнатах.

Мика и её друзья опытные пляжники, они знают, что в середине дня лучше на солнце не находиться. Это приезжие северяне спешат загореть за время отпуска, все дни торчат под беспощадными солнечными лучами, в результате с них клочьями лезет обгоревшая кожа, поднимается температура и спрос на кефир в молочном магазине — им мажутся, чтобы уменьшить боль от ожогов.

Мика и другие идут к выходу с пляжа прямо в мокрых купальниках и плавках, одеваются только в самом начале улице, кажущейся сумрачной в этот солнечный горячий день: огромные акации, тополя, айланты и альбиции образовали настоящий шатёр, сквозь который не пробиваются солнечные лучи.

Компания постепенно рассеивается — все расходятся по домам. Мика проходит по своему двору, такому же сумрачному, как и улица. Везде одуряюще сладко пахнет цветущая акация, дома пахнет жареной картошкой, деревянные крашеные полы приятно холодят ноги.
Мика ополаскивается в ванной комнате, замачивает свой, солнечного цвета, купальник и идёт на кухню обедать.

На обед жареная картошка, салат из огурцов, помидоров, лука и подсолнечного масла, а напоследок — богатый компот: в нём и вишни, и абрикосы, и сливы.
Компот холодный, стакан запотел, его приятно держать в руках.

В комнатах задёрнуты шторы, чтобы квартира не перегревалась. Мика ложится на диван с книгой, но не читает, а думает о Лиле, которая умеет быть такой загадочной, потому что всегда молчит.
Женщине лучше молчать, в женщине должна быть загадка, но вот беда — сама Мика молчать не умеет. Она много читает, многое узнаёт, и её начинает распирать желание поделиться с кем-нибудь своим знанием, но ведь молча им не поделишься, верно? Вот и получается, что Мика трещит, вся, как на ладони, а Лиля помалкивает, и мальчишек это её немногословие притягивает ещё сильнее, а ведь у неё и так длинные ноги и развёрнутые плечи, и рост!

В глубине души Мика подозревает, что Лиле просто нечего сказать, но она старается не думать о подруге плохо, хотя они не очень подруги, просто принадлежат одной компании, и это странно, потому что в компании Мики все — отличники, они по этому признаку и объединились, а Лиля учится даже не средне, а неважно, но, видимо, тонкая талия и длинные ноги перевешивают, поэтому Лиля принята в компанию, где благоразумно помалкивает, предоставляя говорить за себя развёрнутым плечам и стройным бёдрам.
«Бывают такие девочки, которые с рождения знают, как себя вести», - цитатой из книги думает Мика.
Незаметно для себя Мика задрёмывает.

Из дремоты её выводит голос бабушки: нужно сходить за хлебом.
Бабушка выдаёт Мике тридцать копеек, Мика надевает ярко-синий, в крупных белых цветах, сарафан, тоже сшитый мамой, и идёт в хлебный.
Он находится в их же дворе, вход с улицы. Мика идёт через двор, стараясь ступать так же пружинисто и легко, как и Лиля, но попробуйте так походить, если ваш рост меньше метра шестидесяти, а у Лили все сто семьдесят три!

Мика сосредоточивается на походке и не замечает, что уже стоит у прилавка и продавщица спрашивает её раздражённо, видимо, не в первый раз: - Сколько тебе? Ты что, оглохла? Мика! - Мику знают в окрестных магазинах: в жару она ходит за покупками.
- Кило, - говорит Мика и даёт продавщице деньги.
Килограмм хлеба стоит двадцать восемь копеек, но Мика знает, что сдачу ей никто не даст, две копейки никогда не возвращают, как и три, и пять, а иногда и десять. И никто не требует, такое негласное правило установили работники торговли, никто и не спорит.

Продавщица берёт огромный, килограмма на три, каравай пышного белого хлеба, который бабушка называет подовым, и отрезает от него краюху. Кладёт краюху на весы, добавляет ещё кусок, но Мика знает, что в отвешенном хлебе всё равно нет килограмма — это ещё одна черта местной торговли, не Мике её изживать.

Хлеб только что привезли, он ещё горячий, Мика съедает вкуснейший довесок, идя через двор, а дома отрезает горбушку с хрустящей коркой, намазывает на неё масло и съедает, слегка присолив — это так вкусно, что она даже подумывает съесть ещё кусок, но отрезать вторую горбушку бабушка не позволит, потому что хлеб заветрится с двух сторон и быстрее зачерствеет.
Мика выпивает ещё один стакан компота и снова берётся за книгу.

Приходит с работы мама. Это означает, что утомлённый день влечётся к своему завершению. Соседи начинают поливать из шлангов, спущенных из окон, асфальт вокруг дома, чтобы стало прохладнее.
Под окном микиной квартиры мальчишки кричат: - Мика, выходи играть!

Мика перестаёт думать о Лиле. Мика и сама не лыком шита: она теннисистка, у неё разряд. Под окном их кухни домоуправление поставило теннисный стол, и теперь пацаны со всего района целыми днями толкутся вокруг него.
Они не очень любят, когда играет Мика, потому что она играет сильнее их всех, однажды полдня играла, ни разу не вылетев, но с ней играть интересно, поэтому они, скрепя сердце, всё же вызывают её к столу.

Мика надевает брюки — она первая в городе стала носить брюки — берёт ракетку, выходит из дома и занимает очередь.
Пусть у Лили длинные ноги, в теннисе длинные ноги не обязательны, в нём главное — реакция. У Мики отличная реакция, когда сегодня на пляже один из парней уронил пирожок, она успела его подхватить и не дала упасть на песок.

Играют до момента, когда в наступивших сумерках уже трудно рассмотреть шарик. Мика возвращается домой.
Мама принесла арбуз, едят арбуз, потом Мика читает, потом ложится спать и, на удивление, не вспоминает о Лиле.
Мика засыпает.

Ей и невдомёк, что через улицу от неё Лиля не спит и думает, что вот, Мика такая умная, столько всего знает, столько рассказывает, а ей, Лиле, и сказать в этой компании нечего. И Мика такая крошечная, аккуратненькая, не то что Лиля — вымахала дылда, выше мальчишек.
«Нужно больше читать, - думает Лиля, - нужно подтянуть математику и физику, попросить маму, чтобы репетитора наняла… Интересно, завтра Мика пойдёт на пляж? Купальничек у неё такой хорошенький. Дешёвка, к концу лета совсем вылиняет, но зато на будущий год можно будет новый сшить и за копейки, а мне теперь этот года три носить… И зачем только мама этой Кате такие деньги отдаёт?»
И Лиля тоже засыпает.

15 июня 2023 года

Израиль

Profile

leon_orr: glaz (Default)
leon_orr

April 2025

S M T W T F S
  12345
6789101112
13141516171819
2021 2223242526
27282930   

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Wednesday, 23 April 2025 10:41
Powered by Dreamwidth Studios