leon_orr

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Седьмой день рождения не задался.
Во-первых, он пришелся на понедельник, это означало, что ребята придут в гости только через пять дней - и кто же в состоянии столько ждать поздравлений и подарков?
Во-вторых, взрослые были на работе, весь длинный день после школы предстояло скучать в одиночестве. И опять-таки, разве ж это легко?
Алена хотела заплакать, но в лифте она была совершенно одна, а плакать без зрителей абсолютно невкусно и даже глупо.

Сердито топоча, она подошла к двери в квартиру и долго возилась с ключом и замком, который ни за что не хотел открываться и впускать ее домой.

Настроение, в результате, опустилось до такой отметки, что девочка уже была готова плакать без свидетелей, но тут дверь открылась, и запахи родного дома приняли Алену в свои объятия.

Посидев в прихожей на тумбочке для обуви, Алена побрела в свою комнату: нужно было снять форму и убрать, хотя бы ненадолго, портфель с глаз долой.
Почему-то, когда она еще ходила в детский сад, учеба в школе выглядела гораздо привлекательнее, чем оказалась на самом деле, и Алена частенько жалела, что выросла чересчур быстро.
Она сердито дергала застрявшую "молнию" на платье и вспоминала, как здорово отмечали дни рождения в детском саду - раз в месяц для всех, родившихся в этом месяце, но зато и с пирогом, и с подарками, и с концертом, который готовили остальные ребята тайком от именинников.
Молния наконец поддалась, платье полетело на кровать, Алена влезла в старые шорты и майку и облегченно вздохнув, отправилась в обход по квартире - нужно было удостовериться, что учебный день закончился, и она, в самом деле, дома, что это не сон.

Оговоримся сразу. Училась Алена очень хорошо, была отличницей, но ее подвижность и непоседливость превращали ежедневное отсиживание на уроках в настоящее мучение, конца и края которому не было видно - ведь она была всего-навсего первоклассницей, а учиться предстояло еще долгих десять лет.

Квартира потихоньку привыкала к возвращению маленькой хозяйки и с тревогой думала, все ли в порядке - нет ли лишней пыли, красиво ли висят занавески, не сбились ли скатерти и салфетки.
Но все было хорошо, маленькая хозяйка постепенно успокоилась - комнаты чувствовали это - и пошла на кухню: ей давно уже хотелось есть.

На столе, покрытом красивой вышитой скатертью, лежала записка от мамы.

- Да, да, знаю, - с досадой произнесла Алена, - суп в синей кастрюльке, котлеты в красной мисочке... Пюре в ковшике.

Но она ошиблась. В записке было написано следующее:

- Малыш, в холодильнике найдешь салат и бутерброд, съешь их, чтобы заморить червячка, мы с папой уйдем с работы пораньше и пойдем все вместе обедать в ресторан.

- Ура! - закричала Алена.

Такой прекрасной записки она еще ни разу в жизни не получала, ни разу не обедала в ресторане и впервые получила разрешение не есть дома суп и котлеты, которые мама готовила очень вкусно, но которые, согласитесь с этим, никак не подходили к такому замечательному празднику как день рождения.

Съев салат и бутерброд, Алена решила, что имеет право отдохнуть после тяжелого школьного дня и отправилась в гостиную: что может быть лучше телевизора, когда взрослых нет дома, и ты можешь смотреть любую программу, не опасаясь, что тебя погонят со словами "ты что, это передача для взрослых"?!

Но до телевизионного пульта ее рука не дотянулась, потому что на кофейном столике со стеклянной столешницей лежало ЧТО-ТО, красиво завернутое в нарядную бумагу и перевязанное яркой лентой с пышным бантом.

Затаив дыхание, Алена взяла ЧТО-ТО в руки. Сверток оказался довольно тяжелым, но понять, что в нем находится, не получилось, и Алена стала осторожно распутывать ленту и снимать бумагу - их надлежало сохранить на всякий пожарный случай, да и без него у нее рука не поднялась бы выбросить такую красоту: бумага была нежно-сиреневая, вся в блестящих фиолетовых звездочках и красных сердечках, а лента была полосатой, сиренево-фиолетовой.
- Это мама выбрала такую бумагу и ленту, - подумала Алена с благодарностью: мама знала, что сиреневый цвет и его оттенки дочка любит больше всех других.

Наконец, ЧТО-ТО было вызволено из пут бумаги, и перед восхищенным взглядом девочки предстали прекрасный альбом для рисования,довольно большой деревянный ящичек с акварельными красками и большая металлическая коробка с цветными карандашами.

Поверх всего этого богатства лежала открытка, подписанная незнакомым почерком:

- Дорогая Алена, - было написано в ней, - поздравляю тебя с днем рождения, желаю вырасти настоящим художником и победить Каляку Маляку.

Подпись была неразборчива, и торжествующий вопль, который Алена уже была готова издать, застрял у нее в горле.

Повертев открытку в руках, девочка с недоумением пожала плечами.
Никакой Каляки Маляки она не знала, художником становиться не собиралась, и почерк на открытке был ей, решительно, не знаком.
Да, она любила рисовать, и это у нее неплохо получалось: она даже победила в конкурсе рисунков среди всех первых классов школы, - но становиться художником?...Она не думала об этом.

Девочка решила, что это папа так шутит, и собиралась уже, отложив загадочную открытку, заняться детальным изучением подарка, как зазвонил телефон, и мама закричала ей в трубку:

- Ребенок, надевай свое любимое платье и дуй к метро - сбор там, у касс!

Альбом и краски немедленно были забыты, Алена бегом помчалась в свою комнату, и через десять минут уже выходила из квартиры в своем самом нарядном платье, белых колготках и выходных туфельках.

Вернулось семейство довольно поздно, Алену сразу же загнали в постель - ведь завтра нужно было рано вставать - да она и не сопротивлялась, так устала за день, что даже и не вспомнила о таинственном подарке. Ей даже не показалось странным, что в ресторане папа и мама вручили ей коробку с еще одним подарком - куклой Мальвиной - о которой Алена мечтала уже полгода.
Эта кукла спала теперь в своей коробке рядом с кроватью девочки, а альбом, краски и карандаши так и остались лежать на кофейном столике в гостиной.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Наступила ночь любимого цвета Алены - сиреневая, фиолетовая, расшитая блестками звезд.
Фонари вышивали занавес по фиолетовому мраку золотыми нитями своих лучей. Листья на кустах и деревьях блестели под лунным светом, и все это рукоделие было украшено мелким жемчугом ночной росы.

Увы, никто не видел этого замечательного занавеса - все спали, смотрели разные сны, но ни один из этих снов не мог сравниться с великолепием сна природы, пусть даже в городе она была затиснута между каменными громадами домов и серой повседневностью асфальта улиц.

Алене тоже снился сон.
Снилось ей, что она уже взрослая тетенька, живет в странной большой комнате со скошенным потолком.
В комнате этой много картин, альбомов и папок с рисунками, и Алена знает, что все это нарисовала она.
Возле окна стоит - Алена знала, как называется эта штука, мольберт - мольберт с начатой картиной, перед картиной сидит она, Алена, и грустно смотрит на дело рук своих.
Дело это ей не нравится, некрасивое оно и не интересное, краски тусклые, мазки грубые, и видно, что у художницы нет ни таланта, ни даже простых способностей.

Рядом с Аленой стоит кто-то и говорит занудным голосом

- Опять Каляку Маляку нарисовала. Не надоело тебе? Других тем нет? Она тебя приворожила, что ли?!

Алена мрачно смотрит на говорящего - при этом не видя его лица, - мрачно отвечает:

- Не знаю я никакой Каляки Маляки. Автопортрет написать хотела, а вышла мазня какая-то.

- Каляка Маляка и вышла! - хохочет невидимый собеседник, - проснись, наконец, и избавься от нее, ты ведь можешь быть очень хорошим художником! Проснись, Алена, слышишь, проснись!

"Проснись, проснись", - слышит маленькая Алена сквозь сон, и просыпается в самом деле.
В комнате ночь, темно, лишь между неплотно задернутыми шторами пробивается сиреневый луч ночи, и освещает голубые волосы Мальвины, которая, знай, спит себе, не обращая ни на что внимания.
Алена некоторое время удивленно озирается, пытаясь понять, кто же это звал ее в ночной тишине , но никого не обнаружив, опускается снова на подушку, намереваясь заснуть опять.
Но не тут-то было! Сон убежал и теперь, видимо, уже далеко, не догнать, а до утра тоже еще много времени, и что делать в такой ситуации, совершенно не понятно.

Тут Алена вспомнила таинственный подарок, лежащий в гостиной, спрыгивает с кровати и бежит через всю квартиру за своим,забытым на время, сокровищем.
Поход ее за сокровищами был успешен - родители не проснулись - и альбом ложится на письменный стол, краски и карандаши лежат рядом, и девочка рассматривает открытые ящик и коробку.
Краски медовые, дорогие, в специальном отделении в крышке лежат кисточки разных размеров, а карандаши все изготовлены из розового слегка прозрачного кедрового дерева, заполняющего комнату непередаваемым ароматом.
Их очень много, карандашей, девяносто шесть штук, и в коробке сделаны специальные выдвижные полочки, на каждой из которой лежит двенадцать карандашей всех цветов и оттенков.

Алене ужасно хочется порисовать, чистые листы альбома притягивают ее, и она решает, что, конечно, красками она сейчас рисовать не будет, а вот карандашами можно было бы изобразить что-нибудь интересное.

Идея рисунка пришла мгновенно: Алена решила нарисовать свой сон - комнату со скошенным потолком, картины,висящие на стенах и стоящие на полу, полки со стопками альбомов и папок, чеканка, керамические вазы и кувшины, свисающие с потолка драпировки, бархатное кресло и плетеные стулья, а возле окна перед мольбертом с незаконченной картиной - художница, держащая в руках палитру и кисть.

Следовало сначала сделать разметку листа - этому Алену научили в художественной школе, куда родители отдали ее после победы на конкурсе, и девочка решила, что сделает ее серым карандашом - разметка будет видна, но не будет потом светиться из-под цветных карандашей, когда рисунок будет раскрашен.
Девочка протянула руку к коробке, чтобы взять карандаш, и вдруг в тишину ввинтился тоненький голосок:

- Ай, ой, не нужно, мне щекотно!

Алена вздрогнула, рука у нее дернулась и жирная ломаная линия исчертила весь центр листа, безнадежно испортив его. Отточенный грифель карандаша при этом сломался, и голосок завопил совсем уж пронзительно и со слезой:

- Ауыыыы! Больноаааа!

Кричал карандаш. Алена бросила его на стол и со страхом уставилась на неожиданно ведущую себя вещь.

Карандаш валялся на столе и стонал. Он даже, словно бы, корчился от боли, перекатывался с бока на бок, время от времени вскрикивая:

- Еще и швыряет! Бока отбил, грифель, наверное, весь изломан теперь, во всем теле боль, ой, как больно-то, вот противная девчонка!

Алене стало жаль страдальца, и она даже сумела пересилить страх.

- Извини меня, пожалуйста, - сказала она виновато, - я от неожиданности. Я ведь раньше никогда не видела говорящих карандашей.
- Не видела! А что ты тогда видела?! Как будто бывают карандаши НЕ говорящие! - и карандаш уставился на Алену...чем? она не знала, глаз у него видно не было, но девочка ясно чувствовала его взгляд на своем лице.
- Нууу, не знаю, - неуверенно протянула она, - раньше у меня карандаши молчали. Ты первый заговорил.
- Да? - с сомнением в голосе промолвил карандаш. Голос у него после поломки грифеля стал слегка гнусавым, но оставался тонким и пронзительным, - странно, все мои знакомые карандаши умеют разговаривать и особой молчаливостью не отличаются.
- Как ты себя чувствуешь? - осмелилась спросить его Алена.
- А как по-твоему?! - карандаш опять заговорил воинственно-скандальным тоном, - если у меня нос сломан и весь хребет в трещинах, как я могу себя чувствовать?!
- А давай, знаешь, может быть, попробуем отточить тебе нос заново, - предложила ему Алена.
- Заново? А ты умеешь?
- Я попробую...постараюсь. Обычно это мама делает, но мама спит.
- Маму будить не станем, - решительно зявил карандаш, - давай, пробуй, хуже уже не будет.
И он подкатился к рукам девочки.

Операция заняла больше времени, чем у мамы, и была не совсем бескровной: Алена порезала ножичком палец и теперь сосала его, чтобы унять кровь.
Карандаш щеголял новым грифельным носиком, выполненным не так аккуратно, как до аварии, но вполне пригодным к употреблению. Настроение у него, явно улучшилось: носик получился крепеньким, а это означало, что грифельный стержень, таящийся в деревянном нутре карандаша, остался целым при падении его на стол.
Алена положила карандаш, от греха подальше, в коробку и горестно рассматривала испорченный лист.

Почему-то жирная линия, перечеркивающая его, была ей знакома, как будто, Алена и раньше где-то ее видела, а может быть, рисовала - линия выглядела так, словно ее нарисовали специально, а не в результате непроизвольного движения руки.

Позднее время и усталость брали свое. Алена почувствовала, что глаза у нее слипаются, а голову трудно держать. Линия начала расплываться, потеряла четкость.
Девочка зевнула и через минуту уже спала, уронив голову на альбом и положив руку на раскрытую коробку с карандашами.

Продолжение здесь:

http://leon-orr.livejournal.com/369337.html?mode=reply

http://leon-orr.livejournal.com/371503.html?nc=35

http://leon-orr.livejournal.com/373192.html?nc=10

http://leon-orr.livejournal.com/374353.html?nc=15