leon_orr

Смотрю сериал «Homeland» и думаю вот о чём: когда же прекратится бездумное участие рядовых людей в чужих распрях?

Жил-был на свете некий Николас Броуди, отец и дед которого были кадровыми военными. Дед и отец, видимо, воспитали сына и внука по своему образу и подобию, мальчик вырос и тоже стал военным. И не простым военным, а морпехом.
Правда, в какой-то момент звучит, что он собирался преподавать, но для этого ему нужно было пройти действительную службу — всего-то два года — и так бы и случилось, если бы не случилось одиннадцатое сентября.

Пришлось Броуди бросить жену и двоих детей и отправиться на другой конец Земли, откуда прилетел заряд злобы и зависти, уничтоживший одним махом три тысячи жизней американцев, не сделавших ничего плохого жителям того региона, где эти злоба и зависть кипят и зреют.

И попал Броуди в плен, и сломали его в этом плену, и он повредился умом, перешёл в ислам и согласился быть послушным оружием одного из самых опасных руководителей исламского террора.

Броуди настолько стал невменяемым, что смерть чужих детей стала для него важнее, чем перспектива, совершив теракт в Вашингтоне, уничтожить, сломать жизнь его детей, которые восемь лет ждали возвращения отца — и вот, дождались.

Что же получается?
Сначала у него был один хозяин: сборище политиков, заседающих в Сенате и Конгрессе, толкущихся в Белом доме, распоряжающихся американскими гражданами в меру своей весьма спорной компетентности (вспомним законы Мерфи), здравого ума (тоже под сомнением) и совести — ну, тут уже сомнений нет: совестливый политик является персонажем ненаучной фантастики.

Эти некомпетентные, неумные и бессовестные политики загнали его куда Макар телят не гонял, — на чужую землю — заставили вмешаться не в своё дело и сражаться за чужие идеи и цели.

Удача не благоволила к Броуди, в результате чего, он опять оказался вовлечённым в драку за чужие ценности и цели, принял на себя акт совершение мести за чужого ребёнка — в ущерб своим. Причём пославший его человек был ничуть не лучше американских политиков и так же, как и они, любил загребать жар чужими руками.

Конечно, Броуди не слишком умён, голова его всю жизнь была забита разной псевдопатриотической чушью, именно поэтому он стал послушной молекулой в растворе из судеб, законов, противозаконных действий, денег, чужих амбиций и трескучих речей, каким является, по сути, любое государство.

Физические и моральные страдания, выпавшие на его долю в плену, не способствовали улучшению его мыслительных способностей, он внушаем, он сломлен — и вот уже на месте послушной американской молекулы мы видим шарик для пинг-понга, которым стороны перекидываются через время и расстояние с переменным успехом.

Но мне почему-то не хочется обвинять одного Броуди, хотя он, конечно… нет, я не могу, потому что я не прошла через то, что с ним было в плену — что я за судья!

Мои обвинения — как и всегда, собственно, — направлены в адрес тщеславных, алчных и беспринципных политиков; безумцев, одержимых идеей власти над миром; корыстолюбивых деляг, ищущих лишь наживы — в общем, всех тех, кто правит миром тысячелетия, и власть их никак не придёт к концу.

Ни к чему были бы Николасу Броуди ни сверхъестественные умственные способности — обошёлся бы он и своим средненьким умишком, ни необходимость выстоять, выжить в плену, ни умение крутиться, чтобы выжить после возвращения, если бы одни силы не стремились бы к захвату мира, а другие не помогали бы им, снабжая деньгами и оружием, поставляя свежее пушечное мясо и старательно прикрывая их деятельность гладкими речами и заявлениями.

Жил бы себе Николас Броуди спокойно. Преподавал бы, учил сына играть в бейсбол, любил бы свою жену, устраивал барбекю на лужайке перед домом — хорошая жена, хороший дом (добавлю — хорошие дети) — что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость?

Жене его, Джессике, не пришлось бы восемь лет маяться одной, потом мучиться чувством вины за роман с лучшим другом Николаса, да и тому тоже не было бы стыдно за свою слабость — в общем, все жили бы обычной человеческой жизнью, ни от кого не требовались бы какие-то невероятные проявления лучших человеческих качеств, которые, во-первых, не всем присущи — все люди как люди, что-то их портит, что-то возвышает, только требовать от них слишком много нельзя. А во-вторых, не у всех есть силы для проявления этих лучших качеств, даже если они в человеке присутствуют.

Но то и дело на нашей планете рождаются маньяки, которым мало обычной человеческой жизни. Их больное воображение рисует картины небывалой власти, торжества над всеми и всем, превращая других людей в муравьёв, подчиняющихся единому интеллекту, движущихся в едином направлении, а в случае чего, на них и наступить можно и уничтожить, а то и поджечь муравейник — пусть сгорит всё! Зато по воле хозяина этого муравейника.

Ислам стремится завоевать мир.
До него мир знал немало безумных завоевателей — последние из них были стёрты с лица Земли совсем недавно, каких-то семьдесят с небольшим лет назад.
Но уроки истории не идут впрок: опять, как и в прошлом веке, находятся люди, почему-то считающие, что завоеватель не тронет их в случае успеха, что все умрут, а они останутся.
И продолжают снабжать исламистов деньгами и оружием, обеспечивают им политическое прикрытие, моральную поддержку; выкручивают руки и затыкают рты тем, кто пытается открыть людям глаза на истинные цели исламистов.

Куда же деться бедным Броуди, их жёнам, детям и друзьям?
А некуда.
Мы все — такие броуди. Нам всем некуда деться.
Поэтому я, во время фильма, то костерю его героя, то начинаю его жалеть. Человеку навязали роль героя-предателя-террориста — и так далее, — а он всего-то хотел жить с женой и детьми.

Но его силой привели на пир, где едят человечину и запивают её кровью. Пир чужой, а похмелье у него и его детей.
И конца-края нет тому пиру.
Я уж не говорю о похмелье.